Города великих торжищ

В самых ранних энциклопедических и справочных изданиях, где впервые упоминается о Троицке, обязательно приводится количество верст, отделяющих его от столичных городов: «От Санкт-Петербурга – на 2485 верст, от Москвы – 1775 верст». От своих губернских центров (в ведении которых в разные годы он находился) Троицк располагался – от Уфы на расстоянии 462 версты и от Оренбурга – 777 верст.

В этих же изданиях, в частности, в «Словаре геогра­фическом Российского государства», указывается: «сей город лежит под 54 градусом северной широты, 48 градусом и 15 минутами восточной долготы». Однако для караван-баши, этих непревзойденных лоцманов пустынь и диких степей, главным ориентиром пути на Троицк были не книжные координаты, а Полярная звезда. Для всех же остальных купцов, из каких бы стран и краев они не направлялись в наш город, он был тоже свое­образной звездой первой величины, но уже звездой торговой.

Да и как могло быть иначе, если в начале прошлого века, когда былая слава таких крупнейших ярмарок, какими считались «Коренная» (Курск), «Контрактная» (Киев), уступила всемирной славе Макарьевской (Ниже­городской) и Ирбитской ярмаркам и идущей за ними Троицкой.

Известно, что в первой половине XIX столетия в Рос­сии ежегодно проводилось более тысячи крупных ярма­рок и вдвое больше сельских базаров, мелких торжков. По товарообороту среди всех этих базаров и ярмарок не было равной Нижегородской.

Все дело в том, что она выгодно отличалась своим месторасположением на средоточии водных и сухопутных путей. Если на этой ярмарке в основном сбывались лен, сало, кожи, пенька, лес, хлеб и целый ряд других разно­образных товаров, тогда как в большинстве своем ярмар­ки носили специализированный характер. К примеру Нижнеудинская и Якутская да и знаменитая Ирбитская считались «пушнинными», так как основным товаром здесь были меха, пушнина, кожи. Житомирская ярмарка числилась в разряде «хмелевых», на Козмодемьянской и Гомельской ярмарках основным товаром был лес.

В отличие от других российских ярмарок Троицкая была, пожалуй, самой многопрофильной, так как выпол­няла роль перевалочной базы для европейских и азиат­ских товаров, среди которых было трудно отдать пред­почтение одним или выделить в число главных другие.

Показатель товарооборота, исчисляющийся в денеж­ном выражении, ставил Троицкую ярмарку на третье место после Нижегородской и Ирбитской. Но этот показа­тель довольно-таки относительный, так как в Троицке преобладала меновая торговля (бартер), а потому не просто было учесть, допустим, сколько тысяч голов скота и на какие товары обменял его тот же киргиз-кайсацкий скотовод. Или сколько у него закупили за деньги лоша­дей или овец барышники-перекупщики.

Но, тем не менее, суммируя данные различных источ­ников, опираясь на журналы таможни, многие из иссле­дователей исчисляли денежный товарооборот Троицкой ярмарки не в тысячах, а в миллионах рублей. Так, побывавший в Троицке в самом начале ярмарочной торговли (1771 год) шведский естествоиспытатель Иоган Петр Фальк, опираясь только на показатели еже­годных пошлинных доходов, называет цифры, исходя из которых можно сказать, что сумма оборота Троицкой ярмарки должна была равняться 200 тысячам рублей (в переводе на цены 1913 года - около 1,5 миллиона рублей). В 1861 году товарооборот достиг 6 миллионов рублей ассигнациями. И это, надо еще раз заметить, было в начале развертывания ярмарочной торговли. А что говорить о ее расцвете? Поскольку все познается в сравнении, сошлемся на такой факт. К концу 1754 года знаменитый Санкт-Петербургский коммерческий банк располагал капиталом всего около 7 тысяч рублей.

Характерной особенностью Троицкой ярмарки было и то, что она не имела себе равных по продолжитель­ности рабочего периода. Нижегородская ярмарка действовала ежегодно с 15 июля но 25 августа, а Ирбитская продолжалась ровно месяц (с 1 февраля по 1 марта). Большинство других российских ярмарок проводилось преимущественно о праздничные дни. Наша же ярмарка длилась полных четыре месяца, занимая все лето и нача­ло осени.

Неповторимость Троицкой ярмарки, ее специфика, заключалась также и в том, что она была самым круп­ным транзитным пунктом по продаже рудных богатств Урала. Тысячи тысяч пудов чугуна, меди, полосового железа, олова, огромное количество металлических изделий как промышленного, так и кустарного производства были в числе самых ходовых товаров Менового двора.

Кстати, Меновой двор был не только сердцевиной Троицкой ярмарки, но и ее отличительной особенностью. Предвидя в Троицкой крепости надежный источник сырья для растущей российской промышленности и как канал сбыта русских товаров, правительство предприни­мает уверенный шаг к тому, чтобы поставить развиваю­щийся Троицкий торг под контроль местной админи­страции.

С этой целью 6 ноября 1749 года коменданту Троиц­кой крепости, полковнику Бахметеву было приказано, чтобы он: «...за рекою Уем... от Троицкой крепости, расстоянием во 105 саженях для того торгу предбуду­щим вешним временем, как возможно скорее и ранее, тамошними командами построил Меновый двор».

Судя по всему полковник Бахметев приказ выполнил четко и в срок. По сведениям историка Н. Г. Аполловой, в 20 числах мая 1750 года в Троицкой крепости была открыта первая ярмарка. А спустя два десятка лет в Троицке побывает сначала академик, знаменитый путе­шественник и географ, зоолог и ботаник, геолог и архе­олог, этнограф и филолог Петр Симон Паллас, а затем и упоминаемый выше И. П. Фальк.

Оба этих путешественника и первых исследователя нашего края много внимания уделят в своих описаниях Троицкому Меновому двору. В частности у Палласа есть такие строки о Меновом дворе: «Состоит оной из дере­вянного просторного четырехугольника, разделяющегося на сени, влево биржа для бухарцев, вправо для внутренних купцов и из большого кругом мелочными лавками обстроенного места для киргизской торговли».

Немало строк уделил в свое время описанию Мено­вого двора русский историк, автор научных трудов по археологии, этнографии и истории Урала, Поволжья и Прикаспия П. И. Рынков. Рассказывая о своем впечатле­нии от Менового двора, Петр Иванович обратит прежде всего внимание на то, что здесь было сосредоточено огромное количество торговых лавок. Их он насчитал около 600.

Ввиду того, что Меновый двор был построен на зареч­ной стороне, вплотную примыкающий к землям Сред­него киргиз-кайсацкого жуза, то он выполнял каким-то образом и роль форпоста крепости. Меновый двор был укреплен «несколькими пушками, а над въездом к кир­гизской стороне или к степи башнею, также и рогатками и надолбами». По всему периметру Менового двора был выкопан глубокий ров и возвышался земельный вал.

Как видите, Меновый двор в изначальный его период был укреплен хорошо, да и недостатка в торговых пло­щадях не испытывал. Но шли годы, ветшали первона­чальные постройки, потому-то и потребовалось всерьез подумать о строительстве нового Менового двора.

Но не столько время, сколько ежегодный рост коли­чества торговых гостей, приезжающих в Троицк, размах коммерческих дел были главным фактором для обустрой­ства Менового двора.

Что касается роста товарооборота, то этому способ­ствовали многочисленные «высочайшие повеления». А начало этим монаршим милостям торговле было поло­жено указом Елизаветы Петровны, вышедшим 28 марта 1762 года, где она провозглашала: «Всякому торгу свободну быть». Ряд послаблений и даже поощрений торговому люду были жалованы и императрицей Екате­риной II , которая предписывала «купцам предложить торговать, где они хотят».

Небезынтересен в этом отношении и акт по отмене взимания внутренних таможенных пошлин и различных мелочных сборов. А их, этих сборов-поборов, было превеликое множество, так как при заключении любой торговой сделки внутри России купцам надлежало платить таможенную пошлину в пользу казны. Кроме того, с них взимали «отвальные» и «привальные», весчие сборы, а также сборы с водопоя, с клеймения хомутов, с найма извозчиков и так далее. Потери от внутренних пошлин и сборов правительство компенсировало тем, что были повышены таможенные пошлины на внешнюю торговлю. В частности, пошлины и сборы при заключении внешнеторговых сделок возросли до 13 копеек с рубля, вместо ранее взимавшихся 5 копеек.

В 1766 году вышел новый таможенный тариф, кото­рый запрещал ввоз товаров, «коими в изобилии в соб­ственном государстве пользоваться можем», и в то же время создавались самые благоприятные условия для ввоза товаров в Россию, которых «произращение или завозы в государство еще не начались».

Осуществлять эти предложения, чинить досмотр и взимание пошлин должны были целовальники (служа­щие) таможни Менового двора. Пошлины взимались как с приезжающих на ярмарку купцов, так и с тех, кто увозил из Троицка приобретенные здесь товары. В обя­занности целовальников вменялось строжайше и не­укоснительно блюсти Регламент от 1753 года, согласно которому предписывалось «вести мену токмо во дворе. Ежели же кто под видом другой какой нужды выйдет торговать в степь, и тамо будет торговаться и мену производить, у того весь с ним имевшийся на степи товар конфисковать».

Но как бы ни строг был Регламент, как бы ревностно не выполняли его таможенники, немалое количество скота и товаров шло на мену в обход строгих блюсти­телей и радетелей казны. Об этом свидетельствуют таможенные документы. В одном из журналов за 1833 год есть такая запись: «Крестьянами в лесу най­дено 54'/₂ пуда соли». Оказывается, в числе дорогостоя­щих товаров была в ту пору «соль-льдянка» из Илецкой Защиты и озерная соль из казахских степей, Оттого-то и не прочь были особо изворотливые станичники из Ключевки, Степной, Нижней Санарки заняться извозом соли и сбытом ее, минуя таможню. В 1854 году в Троиц­кой таможне и подведомственных ей заставах (Зверино-головской, Верхнеуральской) было задержано 30 контра­бандистов.

О том, какой доход приносили таможенники госуда­ревой казне, говорит такая цифра. В июне 1837 года сумма пошлины за привозимые и вывозимые товары составила 102 с лишним тысяч рублей. В свою очередь казна, чтобы не оставаться в долгу перед Меновым дво­ром и таможней, по решению Сената наметила строитель­ство нового Менового двора.

В 1821 году на строительство Менового двора в Троицк из Оренбурга было направлено 100 арестантов. В мае следующего года казначейство извещало тамож­ню: «Ассигновано вновь на постройку Менового двора денег по предписанию Казенной палаты 131 тысяча рублей».

Тогда же под руководством инженера-подпоручика Бирюкова строительные работы развернулись во всю ширь. Он докладывает в министерство финансов: «К строительным работам приступлено. Для фундамента заготовлен камень и прочий материал». А материала, судя по всему, требовалось немало. Если только на возведение здания таможни необходимо было 21 377 бре­вен, 500 сажен бутового камня под фундамент, 8250 бо­чек воды, 110 кубических сажен песку...

Кстати заметить, что новому зданию таможни недолго пришлось служить по прямому назначению, так как в 1868 году таможня при Меновом дворе была закрыта, ибо Оренбургский таможенный округ был упразднен в связи с переводом округа на Туркестанскую границу.

Сам же Меновой двор просуществовал до 1915 года. С начала первой мировой войны и до прихода в Троицк Первого Северного летучего отряда под командованием мичмана С. Д. Павлова (декабрь 1917) на территории Менового двора размещался лагерь военнопленных: австрийцев, немцев, мадьяр и других, кто воевал на стороне кайзеровской Германии и был пленен российской армией.

В стародавние времена у всех людей православного вероисповедования среди множества праздничных дат церковного календаря на особом счету были «двуна-десять» самых великих. Среди этих праздников главное место принадлежало Рождеству Христову, Пасхе. А вот у троичан особо почитался и пятидесятый день после Светлого Христова Воскресенья — Троицын день. Да это и понятно, так как Пятидесятница-Троица была для нашего города первопрестольным праздником, днем его имени.

Было немало больших годовых праздников и святых дат и у мусульманской части горожан. Это Рамазан, Ураза, Навруз, Курбан-Байрам. Однако на фоне всех и всяких бытовавших в ту пору празднеств, святых дней, памятных дат, был один самый долгожданный, прямо-таки самый интернациональный праздник всех праздни­ков - день открытия ежегодной Троицкой ярмарки.

Подготовка к этому дню начиналась загодя, букваль­но с наступления первых вешних дней. Готовились не только купцы да приказчики, не только власти городские, но и посадские обыватели. Одни приводили в порядок лавки, лабазы, торговые ряды, другие осматривали и сортировали товары, закупленные для перепродажи, третьи хлопотали о том, как бы похлебосольнее встретить и разместить ожидаемых со всего света купцов.

Мастеровой люд, ремесленники тоже не сидели сложа руки. Открытие ярмарки они напрямую связывали с на­чалом сбыта изготовленных за долгие зимние месяцы различных кустарных изделий, вроде кожаной обуви, гончарной посуды, железоскобяных изделий.

Не оставались равнодушными к приближающейся встрече ярмарочных дней и жители окрестных и дальних сел, станиц и аулов. Поскольку ярмарка всегда совпада­ла с завершением ярового сева, с межсезоньем в полевых работах, для земледельцев она была вдвойне радостным праздником. Редкий из селян не стремился попасть в город, и не только для того, чтобы закупить какой-то товар, но и на мир поглядеть, на утехи ярмарочные полюбоваться.

А посмотреть в Троицке в летнюю ярмарочную пору действительно было что, было чему подивиться. Тут тебе и качели, тут тебе и карусели, тут и потешные игрища и состязания, вроде бега в мешках или на ходулях. Не счесть, сколько легких крытых балаганов да дощатых площадей-подмостков понастроят там и сям, и на каж­дой из них действа цирковые, театрализованные, буффо­нады комические, сценки скоморошьи с участием Пет­рушки...

Из пожелтевших, полуистлевших от времени газетных листов «Троицкого вестника» можно узнать, что наряду с бродячими гастролерами, усмирителями змей, гаерами, гипнотизерами, борцами, гиревиками, выступали на сцене варьете (летний эстрадный театр в горсаду), исполняя роли в водевилях, опереттках, актеры русских ангажированных профессиональных трупп.

На площадях и свободных от торговых линий полянах показывали свое мастерство дорбозы (канатоходцы), найранчи (фокусники), зангбозы (акробаты) и другие азиатские гастролирующие цирковые артисты. Здесь же разворачивались азартные массовые игры наподобие лотереи-аллегри, когда счастливчики тут же на глазах любопытствующих зевак получали выигрыши.

Настолько заманчивыми, разухабисто веселыми были ярмарочные представления и игрища, что устоять от этих соблазнов в стороне не могли не только благо­воспитанные девицы из гимназического пансионата, но и даже далекие от мирских дел благочестивые сестры женского Казанского монастыря. Тем более, что цирк располагался рядом со святой обителью.

Но самым незабываемым, самым торжественным моментом вселенского празднества были часы официаль­ного открытия ярмарки. Начинались они в раннюю пред­рассветную пору с благовеста (колокольного перезвона) всех десяти православных церквей и двух соборных храмов. Затем, сразу же после заутрени (утренняя церковная служба) местные прихожане и гости города отправлялись, кто в изящных каретах, кто в много­местных дилижансах или на извозчичьих пролетках, или на крестьянских подводах, а кто и пешком, в заречную степь к Меновому двору, где под бравурные звуки полко­вых оркестров местного гарнизона они, минуя разукра­шенную цветами, зеленью и разноцветными шелковыми лентами арку, вливались в огромную ярмарочную толпу.

После того, как на территорию Менового двора приезжали отцы города и высокопоставленные гости, вроде Оренбургского генерал-губернатора и его свиты, городской голова и председатель ярмарочного комитета обращались со словами приветствия к собравшимся, приглашая их осмотреть лавки азиатских и российских купцов, подивиться на товары, привезенные торговыми гостями «из стран заморских, из краев дальних».

Затем, когда торжественная процессия сановных чиновников, гласных городской думы, почетных и потом­ственных граждан города, купцов первой гильдии, банковских воротил и офицерской казачьей знати во главе с атаманом третьего отдела завершит осмотр торговых линий, на ходу обмениваясь впечатлениями, начиналась деловая часть первого дня ярмарки.

О том, каким был размах натуральной мены на ярмарке нетрудно судить хотя бы по тому, что не шесть и не шестьдесят, а целых шесть сотен купеческих лавок враз гостеприимно открывали свои двери. И в каждой из них было несметное изобилие и разнообразие товаров на любой вкус, в угоду самой привередливой прихоти.

К примеру, азиатским купцам, оптовым скупщикам Востока, не было желаннее товаров, которые доставляли на ярмарку негоцианты из западных держав. Да и как было не залюбоваться им теми же наитончайшими гол­ландскими сукнами. А разве могли пройти купцы из Коканда или Хорезма мимо лавки, где целыми рядами были выставлены напоказ образцы гладкоствольных и нарезных, шомпольных и казнозарядных ружей, штуце­ров, магазинных (автоматических) ружей системы Винчестера или Браунинга. На базарах Востока такой товар с руками оторвут.

Не приходилось скучать со своими товарами и рос­сийским купцам, доставившим в Троицк тысячи аршин холста из Костромы и Ярославля, сотни пудов мыла из Углича и Арзамаса. Значительная часть коммерсантов из центральных губерний России специализировалась на сбыте каких-то определенных товаров. Например, имелись лавки, где основным товаром был сахар, за­купленный оптом у московского заводчика Вестова. Причем выбор сахара в лавках был беспредельно богат и обширен. Тут тебе сахар-песок и рафинад, пиленый, колотый, головной. Если головки «Марсельского» не превышали 3—4 фунтов, то конические крупномерные головы сахара весили больше пуда (17—18 кг).

Немало торговых площадей занимали приказчики, реализующие продукцию местных земельных магнатов, таких как Краснопеевы, Пономаревы, Сысоевы, имевших в своем распоряжении тысячи десятин плодороднейших черноземов и поставлявших на ярмарку зерно, масло, шерсть, сало, кожи.

Из пищевых продуктов, наряду с хлебом, большим спросом пользовалась соль. Да это и не мудрено. Соль, как и хлеб, основа жизни. Не случайно же в древних памятниках письменности летописцы, отображающие жизнь народа, приравнивали недостаток соли к отсут­ствию хлеба. Вот какие строки увековечил один из лето­писцев: «Не быс моли во всю русскую землю... изнемог­шим людям (тогда обессилели люди) от рати и глада (от голода и войны), без жита и без соли».

Зная, что такое соль, не стояли за ее ценой оптовые скупщики. Продажа соли измерялась рогожами (это куль 18—25 пудов).

Во второй половине XIX столетия наряду с натураль­ным товарным обменом на Меновом дворе стал разви­ваться и оптовый закуп за деньги. Это когда маклеры и коммивояжеры скупали огромные партии тех же мехов и пушнины, что привозили на ярмарку купцы из Якутска, Селингинска, Иркутска, закупали, чтобы реализовать втридорога на мировых рынках запада приобретенное в Троицке за бесценок.

В отличие от российских коммерсантов, азиатские купцы доставляли караванами более мелкие партии товаров, прибывающих на Меновой двор с юга, но всегда более разнообразных. Так, в одной из описей товаров, привезенных караваном из далекого Шираза, значились ковры, шелк, розовое масло, орехи грецкие, опиум, зерно сарацинское (рис), табак, набойные ткани, дыни вяле­ные, золотошвейные изделия, шелковые вышивки, урюк, семя цитварное и многие другие «колониальные товары».

Для того, чтобы иметь некоторое представление о том, что же везли на Меновой двор наши ближайшие сосе­ди - киргиз-кайсаки, обратимся к ведомости учета това­ров, доставленных из-за границы, из Киргизской степи в 1859 году. Тогда было привезено «рыбы соленой -181 пуд, несоленой -103,7 пуда, соли -79 943 пуда, сала-204 пуда...»

Везли в Троицк «ордынцы» сырье для российских фабрик: конский волос, пух, кожи, шерсть, рога, чтобы обменять это на выделанные кожи, кошмы, холст, верев­ки, гребни, зеркала, ножи, бисер, стеклярус... Но особен­но охотно меняли они свой товар на металлические изделия: чугунные казаны (котлы), медные тазы, кумга-ны, на окованные железом невьянские сундуки.

Но все же, как бы не был велик объем обмена «ор­дынских» товаров, он значительно уступал объему мено­вой торговли скотом. Количество голов коров, овец, лошадей, верблюдов, коз, пригоняемых на ярмарку, исчислялось сотнями тысяч. Установить точные цифры поголовья было нельзя, так как киргиз-кайсаки, чтобы не платить тамгу (пошлину), ухитрялись порой сбывать скот в степи за территорией Менового двора.

Для более полной зримой картины торговли скотом приведем дословную выдержку из дорожных впечатлений одного из современников тех далеких лет. Вот что он писал: «Киргизцы в бараньих островерхих шапках, неистово и пронзительно ревут верблюды, вьюченные тюками товаров. За базарной начинается конная пло­щадь, чтобы покупатели могли видеть или выбирать лошадей по вкусу, табуны постоянно перегоняли с места на место. Кругом табуна носится наездник-джигит на лихом коне. В руках у него длинная, в несколько сажен, легкая лука, взмахом которой джигит на всем скаку накидывает ей на шею длинную веревку. Табун шарахается в сторону, веревка волочится по земле. На всем скаку поднимает веревку, ловко подперев ее концом своей луки, и веревка в его руках, лошадь поймана. За конной площадью тянется верблюжья. Двугорбые верблюды, старые и молодые, красивые и грациозные верблюжата, стоят здесь, привязанные, выжидая покупа­теля. Рев здесь стоит отчаянный.»

У тех, кто впервые приобщается к изучению истории родного города, кто заинтересовался становлением меновой и ярмарочной торговли в Троицке, невольно возникает вопрос: почему Меновой двор был выстроен в отдалении от крепости? Что, не было свободных терри­торий внутри города? Да нет, конечно, не только свобод­ных площадей, но и пустырищ было множество. Их с лихвой бы хватило для размещения нескольких Меновых дворов. А все потому произошло, что первоначально торги в Троицкой крепости предусматривали лишь обмен скота из «ордынской» степи на российские товары.

Исходя же из регламента карантинной службы, крепость, а в дальнейшем и город, не могли быть ското-перегонным местом. Категорически запрещался ввоз в город сырых кож, немытой шерсти и других неперера­ботанных продуктов скотоводства. Всякие торговые нату­ральные операции, купля, обмен - все должно было со­вершаться исключительно вдали от жилья, в заречной степной стороне.

О том, до чего безукоризненно, рьяно несли свою службу карантинщики, показывает такой пример. В первые осенние дни, когда ярмарка шла на убыль, в Троицк привозили дыни, тыквы, арбузы. Везли их в большинстве своем для продажи оренбургские казаки из Новолинейных крепостей и постов (Николаевки, Алексеевки, Александровки и других укрепленных поселе­ний ныне Варненского района).

Целинные, легкого механического состава супесчаные черноземы этих мест, обилие теплых солнечных дней создавали благоприятные условия для занятий бахчевод­ством. Вот и выращивали станичники чудо-арбузы огромные, медвяно-сладкие дыни, ароматно-пахучие местных сортов «дубянки», «костянки», вкусовые ка­чества которых превосходили порой отменные сорта юга. Оттого-то и были новолинейные казаки монополистами в этом виде торговли, имели от бахчей добрый доход.

Все бы ничего, да карантинная служба была не в меру строга. Каждый воз арбузов подлежал основательной проверке. А осуществлялась она так. Проверяющий брал с воза из разных его мест 10 арбузов и разрезал каждый пополам. Нсли в числе этой десятки на­ходился хотя бы один арбуз светло-розовый, недозрев­ший, то считай, хозяин терпел полный крах.

Без лишних объяснений карантинщики щедро поли­вали воз с арбузами вонючей карболкой. После такой процедуры оставалось одно - немедля свалить груз в канаву. Заметьте, делалось это не ради.чьей-то прихоти, а ради недопущения «моровой» заразы, потому, что считалось, недозревшие арбузы являются причиной заболевания холерой.

Наивысший расцвет летней ярмарки в Троицке на­ступал где-то во второй половине июня и не ослабевал до середины августа, то есть до начала «молодого бабьего лета», до «третьего спаса». Разгар страдных дней жатвы заставлял постепенно тормозить дела ком­мерческие. Одним предстояло собираться до дому в путь-дорогу, другим - готовиться к недалекой суровой зиме.

И вот в канун большого церковного праздника -Покрова Пресвятой Богородицы (14 октября по новому стилю) - сворачивалась торговля, наглухо закрывались лавки и лабазы, пустели торговые площади. Меновой двор покидали последние караваны, уходившие вслед за отлетающими на юг птичьими стаями.

Гудевшая людским многоголосьем, бурлившая ком­мерческими страстями, играющая радужным разно­цветьем Троицкая ярмарка закрывалась тихо, по-делово­му спокойно, чтобы на следующий год вновь ожить, забурлить, вовлечь в водоворот ярмарочных дел азиат­ских, европейских, сибирских и иных торговых гостей.

Порой в разговорах, да зачастую и в газетных публи­кациях, когда речь заходит о дореволюционном Троицке, то почему-то называют его купеческим. Но это далеко от истинной действительности, так как из шести курий (сословий), на которые делилось городское население, вторая курия, в которую входило гильдийское купечество, была одной из малочисленных.

Основную массу троичан составляли первая и шестая курии, состоящие соответственно из постоянных обыва­телей и посадских людей (мещан). Коли давать Троицку более верное определение, то его следовало бы назвать не купеческим, а торговым городом, потому что все без исключения троичане, к какому бы сословию они не принадлежали, так или иначе были причастны к торгов ле, к ярмарочным делам, они жили торговлей, работали на нее.

Если же взять первые годы существования Троицка, когда он из крепости был преобразован в уездный город, то тем более купцов в нем были считанные единицы, даже в десятки раз меньше, чем высокородных дворян. Кстати, они-то и были первозачинателями торговых и фабричных дел. Являясь социальной опорой самодержа­ вия, дворянство имело монопольное право на развитие внутренней и внешней торговли, на создание мануфактур. Царский указ от 1767 года и манифест 1775 года, поддерживая дворянство через систему банков, касс и кон­ тор, провозглашали, что «никаких дел, касающихся до торговли и фабрик, не можно завести принуждением», позволяя дворянам «всем и каждому заводить всякого рода станы и производить на них всевозможные руко­ делия».

Вот почему родоначальниками Троицкой промышлен­ ности являлись дворяне-устроители первых салотопных, свечных, винокуренных и прочих заводиков. Им же принадлежит первенство и в открытии лавочной стацио­нарной торговли. Правда, малочисленное купечество не мирилось с этим, а все решительнее и смелее заявляло о себе, считая, что дворянство должно «упражняться единственно в земледелии», а торговля и промышлен­ ность «сие есть жребий» их, предпринимателей.

Как бы ни стремилось царское правительство обеспе­чивать интересы дворян, ему, в силу быстро растущей внутренней и внешней торговли, приходилось брать во внимание и интересы купечества. Еще в царствие Петра I одним из мыслителей и реформаторов И. Т. Посошковым в «Книге о скудости и богатстве» говорилось, что «купе­ чеством всякое царство богатится, а без купечества никакое и малое государство быть не может».

Эту же мысль приводил и выдающийся историк, географ нашего края, автор пятитомника «Истории Российской», один из первых руководителей Оренбург­ ской экспедиции Василий Никитич Татищев, который считал необходимым всячески поощрять купечество, ибо «где оное свободно торгует, тамо и богато, а когда купечество богато, то все государство богато, сильно и почтенно».

Приводя в жизнь эти советы, а также оказывая «воспоможение» купечеству, учреждается Купеческий банк. Дети купцов на казенный счет направляются за рубеж для обучения коммерческим наукам. Екатерина II отменяет монополию казны, разрешает полную свободу предпринимательству.

Все эти меры, и главное, переориентация правитель­ства с дворян на купцов, как на ведущую силу внутрен­ней и внешней торговли, оказались практически верными шагами. Строительство и ввод в эксплуатацию все новых и новых железных дорог подкашивали гужевую и караванную доставку товаров, а все увеличивающийся объем денежных обращений, возникновения банков, бирж, акционерных обществ, все это вместе взятое вело к спаду меновой торговли.

Здесь-то и заявили свое веское слово оптовые купцы, ростовщики, биржевики и другие сторонники рыночной стационарной торговли. Они занялись строительством магазинов, торговых домов не в заречной степи, как это бывало, а в самом городе, перенося сюда центр торговли.

На месте снесенных приземистых обывательских халуп, на пустырищах возводят они не какие-нибудь деревянные лавчонки, а белокаменные с коваными дверями и ставнями, с лепными украшениями фасадов, просторные светлые здания, которые и поныне являются украшением наших улиц. Немало невзгод и трудных испытаний выпало за долгие годы на эти торговые зда­ния, но и по сей день многие из них не только стоят крепко и монолитно, но и радуют глаз своей самобытной красотой. А такие здания, как Пассаж братьев Яушевых, как торговые дома купцов Бакирова, Валеева, Сено-косова, Кутузовой поистине составляют гордость нашего города, являются архитектурными шедеврами старины.

Видя, какие темпы набирало из года в год развитие ремесел, мануфактур, внутренней и внешней торговли, чувствуя, что товар на натуральный обмен в скором времени уступит место торгово-денежному обращению, что в свою очередь приведет к уменьшению такого надежного источника городской казны, каким являлись таможенные пошлины Менового двора, власти города делают ставку на другой, не менее щедрый финансовый источник - Азиатский гостиный двор. О том, какие большие надежды возлагали градоправители на гостиный двор видно хотя бы из того, что под его строительство в 1866 году был отведен участок земли на центральной, плац-парадной площади города.

Заняв фасадной стороной целый квартал главной улицы города - Оренбургской (ныне Октябрьская) и развернув крылья аркад вдоль соседних Васильевского и Николаевского переулков (ул. им. Климова и Разина), Гостиный двор как бы замкнул собой южную сторону площади, удачно вписавшись в ансамбль окружающих ее зданий, но уступив заглавное место величественному соборному храму во имя Михаила Архангела.

Вполне понятно, что полсотни торговых отсеков Гостиного двора не могли конкурировать по своему объ­ему с шестьюстами деревянными лавками Менового двора. Но зато каждая из изолированных друг от друга секций-отсеков, расположенных за массивными ставнями, кованых дверей, секций, имеющих надежные подвальные склады, была заветной мечтой торговых гостей Троицка. Откупить у города на временное пользование любую из этих секций было не только престижно, но и неимовер­но дорого. Купцы, конкурируя друг с другом, не жалели на это денег. Они заранее знали, что расходы окупятся сполна, что престижное торговое место - это незамени­мая реклама товару и купеческому имени.

С раннего утра и до позднего вечера (без обеденных перерывов, санитарных дней) широко были распахнуты массивные ставни 80 кованых дверей, за каждой из которых покупателю были рады, как самому наилучшему другу. Покупателя не просто ждали, а зазывали, зашед­шему помогали выбрать товар по душе, старались не выпускать его с пустыми руками.

Если лавки Менового двора закреплялись за опреде­ленными группами купцов: азиатских, европейских, внутренних, киргиз-кайсацких, то секции Гостиного двора не имели строгого распределения. Торговали своими товарами купцы в тех секциях, которые удалось арендо­вать. Потому-то рядом с секцией по продаже бакалеи могла оказаться секция мехов и пушнины.

Единственное правило, которого придерживались как хозяева Гостиного двора, так и коммерсанты, чтобы торговля шла более или менее специализированно, в зависимости от группы товаров. Поэтому, если вам, допустим, нужна была какая-то ткань, то к вашим услугам мануфактурная секция, в которой драп и батист, гарус и Кашмир, тончайшая кисея и домотканное полот­но, китайский шелк и парусина. В общем, смотри, выбирай и бери хоть сотню аршин, если есть потребность и желание.

О разнообразии товаров, о том, что он был не только на любой вкус, но и на достаток покупателя, можно судить хотя бы по рекламному перечню того, что предла­гал купец секции готового платья. Здесь, наряду с из­вестными нам названиями - костюм, жакет, фрак -купец имел в продаже зипуны, озямы, распашницы, беке­ши, кунтуши, поддевки с меховыми выпушками, епанчи, стеганые бешметы и множество других неведомых нам одежд.

Или взять табачную секцию. Для любителей этой продукции в секции имелись высококачественные табаки из далекого турецкого города Самсун, табак виргинский, трапезонт, дюбек, а также махорка, сигары, папиросы, табак нюхательный и жевательный. Здесь же трубки, табакерки, мундштуки, курительная бумага и даже кальяны.

После того, как стационарная рыночная торговля приобретала все больший вес, некоторые из заезжих торговых гостей стали навсегда оседать в Троицке. Они строили здесь жилые особняки, магазины. Зачастую купцов, желающих обосноваться, было так много, что городская управа вынуждена была отводить такие большие участки городской земли, что на них вырастали целые кварталы вновь построенного жилья. Пример тому Нижегородская улица (ныне ул. Советская), названная так в честь того, что большинство ее новосе­лов были купцы, переехавшие в Троицк из Нижнего Новгорода.

Еще вчера странствующие со своими товарами по белу свету купцы, а сегодня осевшие на постоянное жительство в Троицке, быстро стали осваивать все новые и новые городские территории, возводить на них торговые дома и магазины. В результате чего в городе возникают две торговых зоны, так называемых Верхнего и Нижнего базаров.

О том, что из себя представлял Нижний базар, нынче вообразить просто невозможно. И невозможно потому, что от его былого размаха и величия остались лишь штрихи. Правда, штрихи эти зримые, монументальные, знакомые каждому из сегодняшних троичан. Не останав­ливаясь на подробности их описания, о том, что и когда было, назову лишь выборочно отдельные здания торго­вых заведений и имена их бывших владельцев. Это зда­ние нынешнего банка и магазина «Подарки», которое до революции принадлежало купцу Сыромятникову, это полуразрушенное здание бывшей школы № 17 по ул. Советской - бывший особняк купца Малофеева. Это знаменитый торговый пассаж братьев Яушевых (ныне - электромеханический завод) и расположенный напротив его не менее известный торговый дом Бакирова.

В зону Нижнего базара входили торговые дома многих именитых купцов.

Взгляните на фоторепродукцию (фото № 13). В кадре запечатлены торговые дома купцов первой гильдии Куту­ зовой, Валеева, Бухарина. В каком году сделан снимок? Неизвестно. Но ясно лишь то, что относится он к прошлому столетию, так как Васильевский переулок еще не замощен, не благоустроен и на его проезжей части видны глубокие колеи от телег и бричек. О раннем периоде фотоснимка свидетельствует и то, что будущий торговый дом купца Бухарина находился еще в строительных ле­ сах, еще не была завершена отделка фасада здания.

Но ни сохранившиеся до наших дней торговые здания, ни упоминаемая фоторепродукция не могут дать полного представления о Нижнем базаре. Ближе где-то к истине та репродукция, на которой отображен небольшой участок одной из торговых линий Нижнего базара, где на переднем крае снимка видна лавка торговца металли­ ческой посудой и жестяными поделками.

Вот из таких и подобных ей лавок и лабазов подсводчатыми и купольными крышами, из амбаров и легких навесов и образовывались специализированные базарные ряды. Количество которых на Нижнем базаре исчисля­лось буквально десятками. Назову лишь некоторые из этих базарных рядов да перечислю название продавае­мых там товаров. Башмачный ряд (ботинки, сапоги, бахилы, бродни, ичиги), горшечный ряд (кувшины, лат­ки, кринки, корчаги), перинный ряд (пух, перо, подушки, перины), калачный ряд (булки, ватрушки, шаньги, кала­чи, пряники, крендели), москательный ряд (охра, клей, сурик, олифа, различные красители). Сами говорят засебя названия таких рядов как сенной, дровяной, сукон­ный, железо-скобяной и т. д.

Немало было рядов, где к основному товару, давшему название этому ряду примыкали лавки, торгующие как бы мы сейчас сказали сопутствующими товарами. Так, например, каретный ряд, где был большой выбор: бричек, ходков, двуколок, рессорных карет, кабриолетов, дрожек, многоместных дилижансов, саней и прочих средств гужевого транспорта. Тут же продавали: хомуты, дуги, сбрую простую и наборную, сбрую с бубенцами, вожжи, кнуты, поддужные колокольчики, а также сыромять, деготь, колесную мазь.

Или еще пример. В мебельный ряд, где предлагали стулья, деревянные двухспальные кровати, где для состоятельных аристократов были лавки с гнутой «венской», плетеной, мягкой мебелью, с мебелью из самого ценного палисандрового дерева, темно-красной и буро-шоколад­ ной расцветки, вклинивалось несколько лавок так называемой Зеркальной линии, торгующих «светлым» това­ ром: зеркалами, бисером, стеклярусом, бусами и другими женскими украшениями.

Несколько поодаль от остальных тянулись лавки мясного и рыбного рядов и оба этих ряда имели богатейший выбор различных продуктов, свежих, соленых, копченых, вяленых, сушеных. Так в рекламном проспекте рыбного ряда перечисляются: осетрина, и белорыбица, визига и балыки, стерлядь и горбуша, сельдь пряного посола.

На особицу был самый большой и богатый - мучной ряд. А особенность его заключалась не столько в разнообразии муки, которой были заполнены амбары и лари мучных навесов, где имелась мука: обойная, обдирная, сеянка, мука из ржи, овса, ячменя, гороха, гречневая для блинов, а столько в том, что здесь в этом ряду производились самые крупные на Нижнем базаре торго­ вые сделки. Здесь и биржевые маклеры, коммивояжеры, оптовые прасолы, договаривались о закупках крупных партий крупчатки, которая пользовалась огромным спросом в зарубежных государствах.

Не случайно по-видимому, чтобы как-то ограничить объем экспортной торговли хлебом, царское правитель­ ство в 1912 году разработало проект указа о введении хлебной монополии. Но уже сам слух о проекте встретил такое сопротивление со стороны крупных хлеботорговцев, что правительство заколебалось. А тут на пороге 1914 год, год начала первой мировой войны. Так что задумка осталась задумкой.

Нижний базар завершался двумя неторговыми ряда­ ми: кузнечным и банным. Как тот, так и другой тянулись вдоль правого берега реки Увельки и в отличие от остальных базарных рядов на них размещались не тор­ говые линии, а дома, в которых жил мастеровой, ремес­ ленный и прочий люд. Кузнечный ряд, вполне понятно, населяли кузнецы, где рядом с их домами находились кузницы (от этого ряда остался лишь островок земли, что на реке Увельке рядом с кафе «Бережок»). Там, где сейчас между действующим и строящимся мостами через реку Увельку расположились гаражи, где протянулась ул. им. Горького и был в свое время банный ряд. Здесь жили банщики, костоправы, рудометцы (кровопускатели), пиявочники, бабки-повивалки. Их рабочими местами были бани, топившиеся как по-черному, так и по-белому. В банях не только мылись, парились, но и изгоняли хворобу, помогали роженицам. Кое-кто из домовладель­цев банного ряда занимался тем, что содержал злачные заведения (бардаки низкопробного типа) для невзыска­тельной сермяжной публики, собиравшейся по ночам на свет красного фонаря, как бабочки на огонь костра.

Как в годы рассвета меновой торговли, так и в пору становления рынка, ведущей фигурой был и остался купец. Неоспоримо точными оказались высказывания сподвижников Петра I Ивана Посошкова и Василия Татищева о купечестве, как о становом хребте богатства империи. Да, именно от их предпринимательской наход­чивости, от их умения делать капитал, всецело зависела финансовая мощь государства российского.

Указом 1775 года все купцы были разделены на гильдии. К первой гильдии были отнесены «первостатей­ные» купцы, имеющие капитал свыше 10 тысяч рублей. Во вторую гильдию входили «среднестатейные» купцы, имеющие от одной до 10 тысяч рублей. И, наконец, купцы «меньшей статьи», имевшие капитал от 500 до тысячи рублей, относились к разряду третьей гильдии.

Такое разделение купцов на три гильдии продолжа­лось до 1863 года. После чего третья гильдия была ликвидирована и мелкие торговцы, владельцы небольших лавчонок уже не могли относиться к купеческому сосло­вию. Но это вовсе не означало, что путь в гильдейство им был заказан. Все зависело от предпринимательской хватки, так что даже начинающий коробейник, торгую­щий всевозможной мелочевкой, мог со временем ско­лотить состояние, открыть «собственное дело» и стать претендентом на вхождение в разряд купечества.

А стать купцом в ту пору, когда рыночная торговля взяла верх, было куда престижнее, чем иметь самое родовитое дворянское звание. В последние десятилетия прошлого века русские купцы уже не имели ничего общего с персонажами купцов из пьес А. Н. Островского. Их уже нельзя было причислить к серым, глупым хапу­гам из «темного царства». Возьмите, к примеру, любого из первостатейных купцов в Троицке, действовавших в начале 20-го столетия таких как братья Радеевы, Валеев, Пупышев, Зарубин, как купцы-заводчики Зуккер, Поклевский, Лорец; и о каждом из них можно сказать как о людях высокого интеллекта и прогрессивных взглядов.

Лучше всего могут охарактеризовать облик русского купечества строки Ф. М. Достоевского, написанные им в 1876 году. Вот что он писал: «Прежние рамки прежне­го купца вдруг страшно раздвигаются в наше время, С ним вдруг роднится европейский спекулянт, на Руси, еще и прежде неведомой, и биржевой игрок. Современно­му купцу уже не надо звать к себе на обед «особу» и давать ей балы, он уже роднится и братается с особою на бирже, в акционерном собрании, в устроенном месте с особою в банке; он уже теперь сам лицо, сам особа. Главное он вдруг увидел себя решительно на одном из самых высших мест в обществе, на том самом месте, которое во всей Европе давно уже и официально, и искренне отдано миллиону».

Ясно без комментариев, что увидеть себя на одном из высоких мест в обществе мог не каждый купец, а только избранные из них, достигшие зенита коммерче­ской славы. Но вот достигнуть ее удавалось далеко не многим. Да и шли к этой вершине большинство из купцов путями темными, нечестными. Ведь не случайно бытовала в народе мудрость, гласившая: «Трудом пра­ведным не наживешь палат каменных».

Первоначальное накопление капитала строилось как правило на обмане ближайшего, на разбое, грабежах и даже на крови. Исключение составляли купцы, которым как, к примеру, тому же Башкирову нежданно-негаданно повезло с наследством, или как основателю купеческого рода Яушевых посчастливилось найти в пустыне ларец с драгоценностями. Некоторая часть новоявленных купцов начинала свой путь в большую торговлю с при­казчичьей должности у какого-нибудь именитого купца.

Характерной особенностью предпринимателей стацио­нарной торговли было то, что в основе своей это были люди оборотистые, рискованные, с особым складом ума. Американский историк Р. Пайпс дал характеристику этих людей так: «Русский купец, как правило, не знал грамо­ты даже если и ворочал миллионами. И даже умея читать и писать, он все равно не знал, как вести бухгал­терские книги и предпочитал полагаться на память. Многие успешные предприятия разваливались после смерти своего основателя, поскольку наследники не могли продолжить их из-за отсутствия бухгалтерских книг».

Зачастую купец, не обладавший особой грамотностью, но имевший расчетливый ум, врожденный талант пред­принимателя, старался всецело опираться на смышленных находчивых помощников-приказчиков. А стать настоящим приказчиком, так же как и настоящим купцом, удавалось не каждому. Зато своеобразную торговую школу - роль мальчика на побегушках, испол­нять приходилось любому. Это когда подросток или юноша, отданный в обучение к купцу, начинал с того, что доставлял вещи, продукты на дом покупателя, выполнял подсобные работы, был курьером у приказчика. И только со временем, когда такой ученик «пообте­шется», освоится, когда пройдет проверку на честность, научится беглому счету в уме, овладеет способностью общения с покупателем, только тогда из мальчиков его переводили в младшие продавцы.

В прошлом веке в частных купеческих лавках не было твердых, заранее утвержденных цен. Хозяин-владелец лавки или торгового дома, выдавая товар приказчику для продажи, называл приблизительную цену. Ее-то приказчик брал за ориентировочную основу, но сам мог продавать дороже или дешевле, в зависимости от обстоя­тельств, от того, кто покупал и сколько брал.

Словом, он был волен и при умении торговать такой приказчик и к хозяину не залазил в карман, и себя в начете не оставлял, порой имея барыш побольше уста­новленного купцом жалованья.

Автору этих строк много раз приходилось в прошлые годы встречаться и беседовать с бывшими купеческими приказчиками и вот, когда разговор шел по душам, то они рассказывали о «секретах» своей работы, заключаю­щихся в умелом подходе к покупателю и выгодному сбыту товара. Вот, к примеру, что рассказал один из приказчиков мануфактурной лавки:

- Закупил как-то мой хозяин большую партию шел­ка на одном из российских заводов. Шелк добротный, цвет пригожий-пурпурный, под вкус покупателей из «орды». А вскоре, надо же такому случиться, один из караванщиков предложил закупить у него оптом не меньшую партию шелка, но уже настоящего, китайского. Расцветка почти та же, броская, ярко-красная. Цена сходная. Перепродай - быть прибыли. Но возникла задача - как сделать так, чтобы обе партии шли на равных. И далее приказчик рассказал, как пришлось ему на собственные деньги закупить в соседней бакалейной лавке ящик леденцов да несколько связок кренделей, поставить ведерный самовар. И пока он разжигался, послал вдоль торговых рядов своего помощника-зазы­валу, вручив ему кусок шелка как образец. А когда приехало несколько повозок и в лавку зашли покупатели казахи, то им первым делом был предложен чай с ле­денцами. И только после попросили выбирать товар. Бери, мол, на выбор из любого тюка сколько угодно аршин, бери не пожалеешь.

Вот и брали особо не вдаваясь какой тут шелк рос­сийского, а который китайского производства. Тем более, что после чая, да обходительного приема покупатель становился добрее. А когда он покидал лавку, то при­казчик обязательно вручал ему бесплатный презент. Оторвет на платок или косынку ситцу поярче, да по­цветастей, «на вот апайке твоей от меня подарок». А в карман сыпнет пару горстей леденцов, мол, гостинец пацанам. На прощание за порог проводит и скажет: «Аида, всегда заглядывай, рады будем». Вот и становит­ся такой покупатель из случайного постоянным. Стано­вится живой рекламой этой лавки не только в своем, но и в соседнем аулах.

Одной из замечательных черт, свойственных первоста­тейным потомственным купцам, было безукоризненное соблюдение чести делового человека и купеческого имени. Можно привести бесчисленное количество приме­ров, когда ни расписки, ни акты, ни письменные дого­вора, а обычное честное слово, данное купцом кому-то, было куда крепче любого соглашения писаного на гербовой бумаге и скрепленного подписями и печатями.

Не сдержи купец слово, не выполни ранее обговорен­ное условие - это значило самому себе подписать суро­вый приговор. Это значило навлечь на себя позор и презрение всего коммерческого люда, навсегда закрыть себе путь в купечество. Это было значительно хуже, чем прогореть, потерпеть финансовый крах и даже хуже, чем попасть на отсидку в долговую яму.

Купец, посрамивший честь, становился изгоем общества. Вот почему в купеческой среде бытовало непреложное правило_; точнее неписанный нравственный закон: «Прибыль превыше всего, честь - выше прибы­ли». И расхожая поговорка: «Договор - дороже денег».

Нельзя умолчать еще об одной положительной сто­роне истинного российского купечества - это меценат­ство и благотворительность. Не случайно поэтому наш современник, большой знаток исторического прошлого России, доктор экономических наук, вице-президент Союза предпринимателей и арендаторов России П. Т. Драчев, характеризуя русское предприниматель­ство, указывает на один из основных законов бизнеса, суть которого заключалась в том, что «достичь личного благосостояния может только тот, кто умножил благо­состояние других».

Прочитав эти обобщающие выводы о российском ку­печестве, читатель вправе задать вопрос - не идеализи­рует ли автор купеческое сословие, как самое непогре­шимое, не приукрашивает ли историческую действитель­ность? Отвечаю. Нет, не идеализирую купцов, не при­украшиваю и не фальсифицирую исторические факты. Все дело в том, что когда речь заходит о чести, достоин­стве, благородстве купечества, то прежде всего имеются ввиду не первооснователи купеческого рода, те и грешили по-крупному и грехи замаливали по большому счету, жертвуя большой капитал на строительство церквей, часовен, богаделен, сиротских приютов. Не о них речь, а о их потомках - высокообразованных, прогрессивно настроенных, душой радеющих за процветание родного города и российского отечества.

Ничего общего не может иметь с настоящим россий­ским купечеством и слой торгашеской пены, клан скоро­спелых купцов, презрительно именуемых в народе «ар­шинным сословием». А народился этот клан в лихую годину. Первой мировой войны, когда верноподданни­ческие лозунги ура-патриотов, вести войну до победного конца, когда с легкой руки военно-промышленных коми­тетов, ведающих распределением военных заказов, в российскую торговлю ринулся поток рвачей, при­числяющих себя к купечеству.

О том, что это были за купцы, какие нравы царили в этом сборище, частенько рассказывала троичанам уезд­ная газета «Степь». Так, в одном из номеров за 1915 год секретарь редакции Самуил Цвиллинг рассказал о диких нравах новоявленных толстосумов. А суть факта такова. Пьяный купец Нюнькин проиграл в карты дворянину Алдошкину свою жену на вес по 9 рублей 20 копеек за каждый пуд. При этом дворянин поставил условие, что долг купцу он зачтет не больше, как за три пуда живого веса. Купец взвесил свою жену. Ее вес оказался 3 пуда 12 фунтов. Тогда дворянин потребовал остальной долг наличными деньгами. После этого разыгралась кровавая драка. Резюмируя сказанное, С. Цвиллинг писал: - И ес­ли сдирание семи шкур с потребителя является характер­ным признаком «общественной» деятельности этих героев тыла, то приведенный выше случай продажи на вес жены, как бы завершает собой картину вакханалии и разнузданности аршинного сословия».

1915-1916 годы, когда война России с кайзеровской Германией породила в стране разруху, развал промыш­ленности, неимоверный рост цен, спекуляцию, из обраще­ния напрочь исчезло золото и хлынула лавина бумажных денег, а все это вместе взятое привело к развалу рынка, к окончательному краху российского купечества.

Эта статья взята из книги Евгения Скобёлкина и Искандара Шамсутдинова: «Возвращаясь к прошлому»