Творящие добро и благо |
|
|
|
В трудную годину, связанную с войнами, разрухой, эпидемиями, голодом, засухой и другими тяжелейшими испытаниями для народа, в числе контрмер всяческим невзгодам и социальным потрясениям выступали: сплоченность людей, их сострадание к ближнему, милосердие, взаимопомощь. Разве только в особо экстремальных условиях обращали на Руси внимание на беды и нужды обездоленных сограждан? Конечно, нет. В любые, даже самые высокоурожайные годы, в годы наивысшего подъема экономического благополучия, оказывались люди, нуждающиеся в помощи и внимании со стороны: это калеки, сироты, погорельцы, бездомные старики. О них и подобных им «сирых и убогих» испокон века заботились, проявляли гуманное отношение, благотворительность. К примеру, в одном из томов популярного труда «Россия. Полное географическое описание нашего Отечества» известного русского географа П. П. Семенова-Тян-Шанского рассказывается о нашем Троицке и упоминается в числе других общественных учреждений, имевшихся в городе в прошлом столетии — о городской соединенной Пупышевской больнице-богадельне, попечительном обществе, о доме трудолюбия, о мусульманском благотворительном обществе. В другом историческом источнике — «Большой энциклопедии», 18 томов которой были выпущены в свет в 1905 году книгоиздательством товарищества «Просвещение», в статье о Троицке сообщалось, что в городе имеется «...богадельня, ночлежный приют, 2 детских приюта». Как видите, в прошлом веке и в начале нынешнего столетия, в городе благотворительность находилась на должном уровне, когда общество брало под свою защиту всех, кто в этом нуждался. Кстати заметить, общество не отвергало помощь не только тем, кто вынужден был просить подаяние на церковной паперти, но и благосклонно смотрело на тех, кто существовал за счет профессионального нищенства. Потому что подача милостыни считалась высоконравственным поступком для верующего, одним из богоугодных дел, выполнением заповеди: «Да не оскудеет рука дающего». И совсем не случайно то, что благотворительные учреждения для призревания нетрудоспособных и инвалидов назывались богадельнями. Судя по дореволюционным газетным репортажам и статьям, описывающим быт богаделен, их обитателями были в основном безродные старушки, немощные старики, беспомощные калеки, для которых не то что работа, а даже обслуживание самих себя было в тягость. Потому-то и находились обитатели богаделен на так называемом полном пансионе, включающем в себя питание, уход, получение одежды, обуви. Размещались обитатели богаделен в небольших комнатках, наподобие монашеских келий и больничных палат. При каждой богадельне имелись своя баня и трапезная (столовая). Все расходы на содержание богаделен шли как из городской казны, так и из средств частных благодетелей. К примеру, упоминаемая у Семенова-Тян-Шанского «Городская соединенная Пупышевская больница-богадельня» была не только построена на пожертвование купца, почетного и потомственного гражданина Троицка Пупышева, но и все годы содержалась на его деньги, точнее на проценты от огромного вклада, завещанного им городу. Вряд ли кто из горожан или жителей нашего района не знает здание по улице им. Володарского, в котором многие годы располагается поликлиническое отделение больницы (поликлиника). По рассказам старожилов, строил это здание купец Осипов якобы под гостиницу. Расчет у него был такой. Стоит здание бок о бок с мужской гимназией, значит в зимнюю пору номера гостиницы не должны пустовать, так как гимназисты были иногородние и их состоятельные родители частенько навещали своих чад. Вот и будут они снимать номера зимой, а в летнюю ярмарочную пору и подавно наплыв гостей торговых гарантирован. Но случилось так, что времена пошли смутные. Поначалу война германская, а тут и гражданская не за горами. Вот и пришлось, как бы мы сейчас сказали,— перепрофилировать гостиницу в богадельню, проявляя тем самым патриотический поступок на благо родному городу. В отличие от частных богатых благотворителей некоторые из богоугодных заведений существовали за счет общественного призрения. В частности, млого в этом отношении делалось Казанским женским монастырем. Его настоятельница Игуменья Феофания, монашки и послушницы брали под свой покров и догляд нищих, больных, калечных, осуществляли призор за детьми-сиротами, старались наставлять на путь истинный падших, заблудших. На берегу реки Увельки, несколько поодаль от Амурской церкви, носящей имя Александра Невского, на деньги городской управы по решению шестигласной думы было построено каменное трехэтажное здание ночлежного приюта. Ночлежка, как ее обычно называли в народе, конечно, не шла ни в какое сравнение с заезжими дворами, где останавливались на постой крестьяне, не говоря уже о первоклассной гостинице Башкирова или респектабельных меблированных номерах Батыревой. Не было здесь ни портье в белых перчатках, ни благообразных швейцаров в униформе с золотистыми галунами, не было и учтиво-чопорных служанок. Ночлежка, она и есть ночлежка, где с постояльцами, нашедшими временное пристанище особо не церемонились, как говорится, их «не холили, но и не неволили». Отводили каждому место в закутке, ночуй себе с темна до рассвета. Обитатели этого временного прибежища знали о своем «статусе», о том, что они «не великое барье», потому то и не предъявляли никаких претензий. Наоборот, благодарили бога и обслугу за крышу над головой, за бесплатный чай (кипяток), что бурлил в многоведерных медных самоварах. В общем, пей не хочу. Вот и пили, чаевничали до истомы, до разомления, пили кипяток с тем, у кого что было: с леденцом, сахаром вприкуску, а то и так вприглядку. Постояльцами богадельни были в основном странствующие нищие, богомольцы, спившиеся «золоторотцы» из старательских артелей, бродяжки, не помнящие родства, выходцы из каталажки и прочий неустойчивый народец. Ночлежники держали себя, как правило, в основном прилично, тихо. Ну а тем, кто вздумал побу-доражить, власть в лице околоточного, курирующего предместье Амур, быстро давала укорот. Так что особых хлопот ночлежка полиции не доставляла. В голодные и моровые годы, когда в городе да и окрестных поселениях появлялись сотни ребятишек-сирот, общество, обеспокоенное за их судьбу, открывало дополнительные детские приюты. В этом деле опять-таки не обходилось без благотворительных средств богачей, без пожертвований прихожан. С целью оказания денежной поддержки сиротам, убогим, неимущим, городскими интеллигентами то и дело проводились лотереи-аллегри, ставились благотворительные спектакли, практиковались денежные сборы в увеселительных местах: цирке, казино, театре, кинематографе, ипподроме. И все-таки самый большой добродетельный вклад в защиту неимущих, обездоленных вносили купцы, биржевые предприниматели, крупные земле и домовладельцы. На слуху у каждого из троичан были в свое время имена таких известных благотворителей, купцов: Сыромятникова, Васильева, Башкирова, Осипова, Кутузова, Валеева, братьев Яушевых и братьев Бухариных. Купцы выступали также и в роли меценатов, раскошеливались на строительство и содержание школ, библиотек, на учреждение именных стипендий для особо успевающих гимназистов, выделяли деньги для тех, кто обучался на казенный кошт. Немало добрых дел было и на счету мусульманского благотворительного общества «Хайрат». Одни из особо набожных благотворителей жертвовали свои капиталы, руководствуясь религиозными заповедями. Для них, внести вклад в строительство культового здания (церкви, мечети, часовни) или богадельни, оказать помощь «братьям и сестрам во Христе», или правоверному магометанину, поддержать другого правоверного, считалось святым, богоугодным делом. Немало было среди благотворителей и подлинных патриотов города, настоящих поборников культуры и грамоты. Они хотели видеть свой город краше, чем другие города азиатской провинции, благоустроеннее, культурнее. Оттого-то не жалели средств на эти благородные цели. Это можно отнести в первую очередь к пивовару Зуккеру, владельцу большой частной библиотеки, купцам первой гильдии братьям Яушевым, на чьи деньги содержались школа и татаро-башкирская библиотека «Над-жат». Но среди известных своими богатствами троицких толстосумов были и такие благодетели, для которых главным стимулом являлись тщеславие и честолюбие. Одни из этой категории доброхотов жаждали показать всем и особенно своим конкурентам, мол, знай наших, знай, что у меня денег — куры не клюют. Другим льстило то, что их имя, их акт пожертвования станут через газеты «Зауралье» или «Степь» известны всей округе. Встречались и такие благодетели, которые под ширмой сострадания, бескорыстия, фактически преследовали далеко идущую цель: «Отдать унцию — получить пуд». Ибо тех, кто жертвовал средства на какие-то общегородские полезные дела, городская управа брала под особое покровительство, делала таким купцам скидки при взимании подати, выделяла им в первую очередь, престижные места -I лучшие селитебные участки под строительство. Можно привести немало примеров, когда поводом благотворительности становилось замаливание тяжких грехов, «покаяние» конкретным делом. Это были те из купающихся в роскоши и богатстве коммерческих воротил, изначальное накопление капитала у которых связано с разбоем, ограблением торговых караванов. К примеру, старожилы прошлых лет при упоминании купца Сыро-мятникова утверждали, что свой капитал он поначалу нажил «на большой дороге». И, наконец, были обладатели солидных капиталов, которые занимались благотворительностью, осознавая безысходность своего положения. А именно, накопив огромное богатство, но в силу каких-то обстоятельств, оставшись на старости лет без семьи, без наследников и родственников, вынуждены были завещать свое наследство храмам, монастырю или, как это сделал В. М. Пупы-шев, завещавший в память о нем «содержать на проценты от вклада больницу и богодельню». Но как бы там ни было в дореволюционные года трои-чане реально ощущали благотворительную помощь, оказываемую теми, кто имел капитал: купцы, биржевики, заводчики, домовладельцы. Они и поддерживали в горестную пору тех, кто оказывался на грани жизненного краха, тех, кто нуждался в покровительстве, в милосердии. Вот и было бы неплохо нарождающимся сегодня коммерсантам и предпринимателям, новоявленным бизнесменам последовать примеру своих предшественников — троицких купцов, творящих добро и благо во имя своих сограждан. Благотворительность, милосердие, гуманитарная помощь особенно прочны и результативны тогда, когда берутся за это дело сообща, когда всем миром противостоят глобальным потрясениям вроде засухи, голода, эпидемии. Именно эти вековые традиции были еще крепки в первые годы Советской власти. Сейчас, когда все чаще к делу и без дела муссируются слухи о предстоящем голоде, есть смысл рассказать об одном самом голодном годе послереволюционного периода, о 1921 годе. Рассказать, как его перенесли троичане, как они выстояли, выдержали это суровое испытание. Прежде всего надо заметить, что 1921 год явился годом, когда молодая республика Советов пожинала плоды хозяйственной разрухи, эпидемий, вызванных империалистической и гражданской войнами. Ко всему этому букету бед и несчастий добавилось неимоверное испытание — жесточайшая засуха. Она охватила собой земли 35 губерний Украины, Крыма, Дона, Северного Кавказа с населением в 23 миллиона человек. Не обошла засуха и наш Южный Урал. Челябинская губерния, в состав которой вошел и Троицкий уезд, была причислена к «полностью голодающей». Не случайно поэтому оказать хлебную помощью южноуральцам вызвались крестьяне Сибири (Новониколаевская и Семипалатинская губернии). Конечно, помощь сибирских хлеборобов не могла быть чересчур щедрой, если они делили с нами последние крохи. В общем «не до жиру, быть бы живу». Но к нам на Урал непредвиденно хлынули тысячи беженцев из эпицентра засухи — Поволжья. Таким образом, к живущим впроголодь уральцам прибавилась пришлая многотысячная масса голодных ртов. Прежде чем коснуться картины всенародного голода, несколько строк о причине его породившей. Это была засуха, когда сбор зерновых в Троицком уезде на самых урожайных в тот год участках равнялся 21 килограмму с гектара и это при том, что весной под яровой сев ушло на каждый гектар по 180 килограммов семян пшеницы. О том, что из себя представлял голод 1921 года, ярко и красочно описал мне в своем письме лет двадцать назад наш знаменитый земляк, известный кинематографист, лауреат государственной премии, ведущий художник «Мосфильма» Сергей Петрович Воронков. Воспроизведу некоторые выдержки из его большой мемуарной повести, публиковавшейся в газете «Вперед» под рубрикой «О времени и о себе». Вот что поведал Сергей Петрович. «Родился я в 1912 году на Амуре, по Кошуковскому переулку (ныне ул. им. Павлова). Отец был строгальщиком на кожевенном заводе братьев Яушевых. Труд вредный, тяжелый, ручной. Мать вела домашнее хозяйство. Жили мы в саманном домишке — горница, кухня. Семья из 12 детей, а в предвесеннюю пору еще и теленок здесь же размещался. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде... ...Начался голод. Голод страшный! Голод ужасный! Жили мы тогда уже в другом, деревянном доме, выходившем фасадом на улицу. Если бы сейчас я рисовал свой «новый дом», то нарисовал бы его из разных, темных и светлых, бревен. Крыша под железом, но похожа на лоскутное одеяло. Листья были то ржавые, то крашеные, то новые — нужда. Хлеб в ту пору был с примесью молотого колючего овса, картофельных очисток и лебеды. Но и его были крохи. Причем хлеб-суррогат стоил больших денег. Мои родители вынуждены были продать дом и переехать на Новую Нарезку, опять в старую развалюху... Голод. Голод. Голод. Ходили по миру. А что подадут, если все голодают? Холодные морозные ночи, луна, и сосед Долгов возит с кладбища, которое было рядом, деревянные кресты на топливо. Отец не в силах был работать строгальщиком и его перевели в сторожа. Порой он приносил куски сырой шкуры. Их варили и ели. Но не стало ни лебеды, ни шкур, и как-то утром, собираясь на работу, отец упал на самодельную деревянную кровать и умер с голоду. Был сильный мороз. Нас, малолеток, не взяли ни на кладбище, ни в церковь. Хоронили отца братья матери, Денис и Кузьма Бриневы (из Форштадта). Помню, кто-то дал требуху, голье, готовили суп. Но никто из присутствующих на похоронах не ел, под разными предлогами спешили домой (не хотели объедать семью)... После смерти отца меня и моего старшего брата Дмитрия определили в красноармейский детский дом. Находился он в актовом зале и классах гимназии (ныне ветинститут). Кровати, кровати, кровати. Новые, деревянные, не крашенные. И дети, дети, без штанишек, а просто в нижних красноармейских рубашках с засученными рукавами. Мало, но все же какой-то хлеб, мало, но какая-то каша и чай... Мою старшую сестру и троих братьев и сестер определили в детский дом № 10». Заметьте, Сергей Петрович упоминает детский дом № Ю. Сколько их было в 1921 году в Троицке, этих сиротских приютов, пристанищ для беспризорников, сказать сейчас трудно. Ясно одно, что в стране в ту пору, как свидетельствует статистика, к началу 1922 года общее количество беспризорных детей, лишенных всяческих средств к существованию, составляло 7 миллионов. А коли так, то и в Троицке, по всей видимости, счет беспризорных шел не на десятки, а на сотни и тысячи. В одном из сентябрьских номеров Троицкой газеты «Набат» писалось: «... голодные, изнуренные дети бродят под окнами. Не притворяясь, как было раньше, а доподлинно из вопиющей нищеты. Они не просят «Христа ради», а прямо ревут со слезами: «Дайте есть!». В ту же пору, в челябинской газете «Советская правда» в номере от 18 октября 1921 года сообщалось: «В Челябинске скопилось неорганизованным путем до 48 тысяч детей. Грязные, оборванные, они находятся под открытым небом. Особенно ужасно положение детей грудного возраста. Дом младенца переполнен. Нужна скорая помощь!» По инициативе партийных и советских органов уезда в селах открываются общественные столовые. Налаживается строжайший учет и распределение каждого грамма хлеба и других продуктов. В городе, в селах и станицах уезда комсомольцами проводятся «Неделя помощи матери и ребенку», «Неделя помощи беспризорному ребенку». В самом Троицке и крупных населенных пунктах уезда таких, как Верхнеуральск, Кочкарь, Магнитная, Ключевка, открываются первые детские сады-ясли. Особенно невыносимой стала обстановка в февральские дни 1922 года. С голодом пришли его спутники — вшивость, тиф, другие заразные заболевания. Стране нужен был хлеб, много хлеба. И вот почему Советское правительство принимает помощь АРА (Американская администрация помощи). Щедрая рука помощи, протянутая богатой Америкой тем, кого буквально за горло схватила цепкая рука голода, оказалась как нельзя кстати. Во всех населенных пунктах уезда открылись столовые АРА. В Троицке, помимо других столовых АРА, была и одна специальная — детская. Располагалась она в недостроенном здании драмтеатра (ныне корпус № 2 ветинститута по ул. Советской). Питание населению в столовых АРА выдавалось в приготовленном виде: маисовая каша, яичница из меланжа, какао на сухом молоке и другие блюда. Уполномоченным АРА по Троицкому уезду был троичанин Калашников. Для победы над голодом и эпидемиями было брошено все, использовались все меры, в том числе и изъятие церковных ценностей. В результате этой работы только в двух уральских губерниях — Челябинской и Пермской — было получено свыше 420 пудов чистого серебра, свыше 10 пудов золота, много других ценностей. По решению прихожан троицких церквей, согласно директив Советского правительства, были изъяты излишние дорогостоящие предметы богослужения: чаши для причащения, кресты, ризы, драгоценные камни с церковных книг. Особенно много ценностей было изъято из Свято-Троицкого собора и из храмов женского Казанского монастыря. Изъятые церковные ценности были обращены в фонды на приобретение продовольствия и , семян зерновых под яровой сев 1922 года. Ощутимая помощь была оказана и Межрабпомголом (международная рабочая помощь голодающим). Только нашей губернии на средства Уральского бюро Межраб-помгола питалось 30 тысяч человек. В 1922 году урожай в наших краях выдался неплохой. Урожай 1923 года окончательно поправил дела. В уезде уже засевали зерновые на площади более 200 тысяч десятин, действовало 55 кооперативных хозяйств, объединивших полторы тысячи крестьян. Люди имеют хорошее свойство быстро забывать все грудное, пережитое. Потому-то вскоре о голоде вспоминали мимолетно, да ученики в школах заучивали строки из классического произведения, гласящие о том, что «В мире есть царь, этот царь беспощаден — голод названье ему». Эта статья взята из книги Евгения Скобёлкина и Искандара Шамсутдинова: «Возвращаясь к прошлому» |
